В последнее время в периодической печати стали освещаться события Сталинских репрессий и многие историки обращаются к живым свидетелям с тем, чтобы восстановить правду, каковой она была в действительности.
Я отношу себя к таковым свидетелям, знающим о репрессиях 30-х годов по тем документальным материалам, с которыми мне довелось работать с 1955 по 1960 годы, т.е. время реабилитации советских граждан, объявленной решениями XX съезда КПСС.
В то время я был старшим следователем следственного отдела Управления КГБ по Томской области. На мою долю выпало пересмотреть и составить заключения о реабилитации на десятки тысяч необоснованно расстрелянных советских гражданах в 1937-38 гг. Передо мной раскрылась картина вопиющего беззакония, искусство фальсификации дел бывшими работниками НКВД Запсибкрая, Томского Горотдела и Нарымского Окружкома НКВД.
Как известно, до 1946 г. Томская область входила в состав Запсибкрая, а затем Новосибирской области. Проведение массовых репрессий в 37-38 годах осуществлялось под руководством УНКВД по Запсибкраю. Для того, чтобы понять, как развертывались события того периода, надо изучить дело по обвинению бывшего начальника Томского Горотдела НКВД Овчинникова Ивана Васильевича.
До 1940 года это один из активнейших сотрудников органов НКВД, осуществивший изоляцию многих тысяч томичей, за что был награжден орденом Ленина. А в 1940 году сам он был обвинен в грубых нарушениях соц.законности и расстрелян.
В деле Овчинникова имелась стенограмма совещания, проведенного начальником УКНВД Запсибкрая Мироновым со всеми начальниками Райгоротделов НКВД края по организации проведения операции на местах.
В памяти у меня сохранились лишь отдельные моменты из этого документа. Прошло ведь более 30 лет, как мне довелось знакомиться с ним в связи с пересмотром ряда дел.
Главные из них – тезис Сталина о том, что по мере продвижения вперед к победе социализма усиливается сопротивление остатков эксплуататорских классов. Отсюда следовала установка на изоляцию всех бывших кулаков, белогвардейцев, переселенцев, колчаковцев, немцев, поляков, латышей, т.е. всех тех, кого считали бывшими людьми.
На совещании, а проводилось оно в начале 1937 г., была дана установка сколько человек арестовать в каждом районе, городе, округе и пустить по первой и по 2-й категории. Это означало – расстрелять, 1-я категория; осудить на 10 лет без права переписки – 2-я категория.
Так, г.Томску предлагалось пустить по 1-й категории 10-20 тыс. человек и более, но не менее 10 тыс. По второй категории не менее 20 тыс. человек.
Были предусмотрены мероприятия по оснащению аппарата НКВД транспортом, бумагой, машинистками и т.д. на период проведения операции. Новокузнецк вызвался на соревнование с г.Томском, кто больше арестует «врагов народа» по указанным категориям. Томск оказался победителем, за что Овчинников и получил орден Ленина.
На местах были разработаны схемы различных контрреволюционных формирований. Так, наиболее обширной и разветвленной оказалась т.н. контрреволюционная кадетско-монархическая повстанческая организация, действующая в Запсибкрае во главе с бывшим генералом Эскиным, бывшим князем Волконским, Ширинском-Шахматовым, Пироцким, Долгоруковым, Баландиным и пр.
В основу построения этой организации был положен армейский принцип. Дивизия – полки – и др.
Штаб этой организации, якобы, размещался в Новосибирске, полки – в городах, районах, батальоны, роты, взводы – по местам сосредоточения людей, взятых на учет для последующей изоляции. Списки людей, подлежащих аресту, повсеместно были подготовлены заранее до объявления начала операции.
В условиях Нарымского округа, где основным транспортным средством служила р.Обь, было найдено оригинальное решение. С низовья реки Обь отряды НКВД по реке в сторону Колпашево на двух баржах доставили в Нарымский окротдел НКВД «врагов народа» Александровского, Каргасокского, Парабельского, Колпашевского районов. В целях обеспечения охраны эти баржи были поставлены на якоря по середине реки, откуда арестованные доставлялись в окротдел на берег г.Колпашево лодками. Это, так сказать, организационная сторона решения этого вопроса.
Как практически проводилась работа по реабилитации граждан?
В 50-х годах многочисленные заявления стали поступать от родственников осужденных о пересмотре дел. Поручения исходили от Прокуратуры области, где пом. прокурора по надзору за следствием в органах Госбезопасности был Волков Анатолий Константинович. Это по делам поднадзорным органам прокуратуры. И от пом. Военного прокурора СибВо – Ларионова Ивана Абрамовича – по делам, поднадзорным Военной Прокуратуре. Ведь кроме упомянутой выше «контрреволюционной» организации, участники которой обвинялись по ст.58-10-11 УК РСФСР, сфабрикованы были дела на большое число участников других «контрреволюционных» организаций, обвинявшихся в шпионаже, измене Родине, диверсии вредительстве и т.д. поднадзорных Военной прокуратуре. Около пяти лет десятку работников следственного отдела УКГБ по Томской области пришлось посвятить проверке обоснованности обвинения граждан в надуманных преступлениях. Чего только не было в их «признательных» показаниях!
Это взрывы мостов через реки Томь и Обь, которых не было; взрывы пихтовых заводов, электростанций и т.д. Приходилось допрашивать тысячи свидетелей, знавших осужденных, чтобы установить истину, разъезжая по районам области. И, как правило, все обвинения, которые вменялись в вину осужденным, не находили своего подтверждения. А бывшие работники НКВД, которых удалось разыскать, как Карпов Сафон Петрович – Нарымский окротдел, Салтымаков, Казанцев, Лев и др., уже работники областного аппарата УКГБ, показали, что фальсификацией следственных дел они вынуждены были заниматься «сверху» в силу той политической обстановки.
Как фабриковались следственные дела
В зависимости от того, к какой «контрреволюционной» организации причислялись арестованные, заводились и следственные дела. Это были и групповые до 100-200 человек и одиночные. Как правило, работниками НКВД составлялся список с указанием фамилии, имени и отчества где сказано, что эти лица являются участниками, например, «контрреволюционной кадетско-монархической повстанческой организации», действовавшей в Каргасокском районе. Или участниками «Польской организации Войсковой», «Право-Троцкистской организации» и т.д.
В отдельных случаях имелась виза прокурора: «арестовать».
В каждом одиночном деле имелся ордер на арест, в котором указывалась принадлежность к той или иной контрреволюционной организации, протокол производства обыска с указанием понятых, что облегчало нам устанавливать свидетелей в процессе пересмотра дел.
Протоколы допроса обвиняемых размножались в нескольких экземплярах на множительных аппаратах, показания их перекрывались признаниями в причастности к организации и приводились конкретные факты подрывной деятельности. Люди, умевшие писать, учиняли свои подписи под каждым листом, а неграмотные ставили отпечаток пальца.
В процессе проверки оказалось, что все эти дела являлись плодом фантазии работников НКВД, а вменявшиеся в вину факты «подрывной деятельности» опровергались собранными доказательствами.
Ведь для объективных выводов о том, был ли в действительности взорван мост через р.Обь или Томь, нужно было находить лиц, живших в то время в одном районе с осужденными и путем их допроса опровергать подобные факты обвинения, хотя из истории Сибири было известно, что таковых мостов в то время не было. Таким же образом проверялись факты по взрыву пихтовых заводов,
Как показали старожилы, в таежных поселках отдельные кустари занимались выработкой пихтового масла примитивным способом.
Такие установки в воображении работников НКВД выдавались за пихтовые заводы, а их уничтожение, как конкретные факты «подрывной деятельности».
По каждому делу составлялось обвинительное заключение, а в конце приобщалась выписка из решения Тройки НКВД, где указывалось, что такой-то осужден к ВМН — расстрелу с указанием даты принятия Решения.
По отдельным делам ВМН заменялась 10-ю годами с отбытием в лагерях без права переписки,
В состав Тройки входили — начальник УНКВД, Прокурор Запсибкрая и Секретарь Крайкома партии.
В процессе пересмотра дел этой категории было установлено, что подписывать протоколы или оставлять отпечатки пальцев обвиняемые вынуждены были под физическим или моральным воздействием. Широко применялись недозволенные методы ведения следствия: угроза оружием, зажим между дверями и косяком пальцев руки и последующим давлением с вызовом нестерпимой боли; сидением часами на спинках стульев и т.д.
Обработке к подписанию протоколов подвергались арестованные и через провокаторов, которые подсаживались специально в камеры сотрудниками НКВД.
Как приводилось исполнение приговора — Решение Тройки?
В г.Колпашево, как показал один из исполнителей Караваев Сергей, была создана специальная бригада. Для поддержания их боевого духа постоянно давался спирт. Рядом со зданием Окротдела НКВД была большая площадка, обнесенная высоким забором, там была вырыта яма, куда можно было подойти по специально устроенному трапу. В момент расстрела исполнители находились в укрытии, а при подходе арестованного к определенному месту раздавался выстрел, и он сваливался в яму.
В целях экономии патронов была внедрена система удушия петлей с применением мыла.
В конце 60-х годов р.Обь стала размывать берег, где производились расстрелы в Колпашево. Останки расстрелянных вымывалась водой и уносились в неизвестность.
В г.Томске имел место и такой эпизод. Ночью на двух автомашинах, загруженных трупами расстрелянных, выехали работники НКВД в лес за город для сжигания трупов. Операция проходила строго секретно. Никто из посторонних не должен знать о месте сжигания и о самом факте сжигания трупов.
Однако на рассвете в лесу попал пешеход, идущий навстречу автомашин. Руководивший операцией сотрудник обратил внимание, что из-под брезента, которым был укрыт кузов машины, торчит нога. Это дало основание полагать, что встретившийся пешеход понял о цели перевозки. Последнему предложили ехать до места, где было организовано сжигание трупов. А для того, чтобы весь этот процесс остался в строгой тайне, не было лишних свидетелей, в разведенный костер кинули того пешехода, где он заживо и сгорел.
Для чего я об этом пишу? Для того, чтобы показать какие зверства и произвол чинились в те годы. Это лишь отдельные факты, которые стали мне известны при пересмотре этой категории дел, которые выпали на мою долю.
По каждому делу после проверки обоснованности предъявленного обвинения нами составлялось заключение, в котором делались выводы о реабилитации осужденных. Окончательное решение принималось судебной коллегией Областного Суда или же Военной Прокуратуры, т.е. по поднадзорности.
Достоверно мне известно, что из всех пересмотренных дел, лишь только в отношении одного — Пушнина Ивана (кажется Петровича), осужденного к 10 годам ИТЛ, приговор был оставлен в силе, а в отношении других десятков тысяч — дела производством прекращены из-за отсутствия в их действиях состава преступления. О Пушнине И. – ниже.
В какой обстановке, или как это было принято говорить — атмосфере — приходилось нам работать?
Во главе управления КГБ по Томской области стоял полковник Прищепа Степан Адамович. Начальниками отделов были подполковник Казанцев Павел Авдеевич, Печенкин Иван Николаевич, Карпов Сафрон Петрович (ОУВД), Салтымаков, Лев А.И., Большаков И.В, и др., т.е. те, кто в 1937-38 годах фальсифицировал эти дела.
В своих предписаниях прокуроры требовали допроса работников НКВД, принимавших участие в расследовании дел 37-38 гг., а руководство — Управления КГБ всячески препятствовало этому. Когда начался процесс пересмотра, мы еще не знали, что сам Прищепа С.А., будучи в Москве, сфабриковал дело по обвинению работников Министерства Внешней Торговли в причастности к Японской разведке, за что поплатился лишь в 1960 году.
Всякий раз для допроса кого-либо из работников НКВД требовалась санкция самого Пришепы С.А. Когда же таковая появлялась, груды дел предъявлялись тому же Карпову С.П. для ознакомления и дачи показаний по существу. Стоило ему раскрыть одно из предъявленных дел, как, не вдаваясь в суть находившихся там документов, он пояснял, что все эти дела были сфальсифицированы с учетом требований того периода времени. И так пояснял каждый из бывших работников НКВД, которых удавалось разыскать и допрашивать.
К концу 1959 года в распоряжении работников следственного отдела накопилось много компрометирующего материала в отношении названных выше руководителей отделов и Управления, деятельность которых была несовместима с высоким званием чекиста и члена партии. Об этом на одном из партийных собраний Управления я выступил с трибуны собрания и потребовал принятия к ним мер, граничащих с увольнением из органов КГБ и исключением из партии. Тут же после собрания я был приглашен в кабинет начальника Управления Пришепы С.А., где в присутствии всех фальсификаторов был обвинен «в клевете на руководящий состав органов КГБ и охаивании старых чекистских кадров».
Такую формулировку им удалось протащить на общем партийном собрании, где уже рассматривалось мое «персональное дело» и был объявлен «строгий выговор» с занесением в учетную карточку члена КПСС.
Через некоторое время мое персональное дело рассматривалось на бюро Кировского РК КПСС, где первым секретарем был Слезко Петр Яковлевич, ныне зам. отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС в Москве.
Ни Слезко П.Я., ни другие члены бюро даже не соизволили выслушать мотивы, которыми я руководствовался на собрании, и утвердили решение партсобрания УКГБ по Томской области.
Объявить члену КПСС Спраговскому Анатолию Ивановичу строгий выговор с занесением в учетную карточку «за клевету на руководящий состав и охаивание старых чекистских кадров». Ну, а затем, как говорят, не мытьем, так катаньем, предпринимались попытки избавиться от меня, для чего воспользовались Законом о значительном сокращении вооруженных Сил СССР. В апреле 1960 года по этому закону я был уволен в звании капитана из органов КГБ.
Вскоре были уволены из органов и бывшие фальсификаторы, в том числе и Прищепа.
Теперь о некоторых конкретных делах того периода, сохранившихся в моей памяти.
Из Военной Прокуратуры СибВО поступило дело по обвинению Пушнина Ивана, Татыржи и др. всего 32 али 34 человека в принадлежности к контрреволюционной организации «Партия героев Польши».
Все обвиняемые, а это относилось к периоду 1932-33 гг., Судебной коллегией Военного трибунала были осуждены к ВМН, а в отношении Пушнина Ивана по представлению органов НКВД было принято Президиумом Верховного Совета СССР постановление о помиловании. Высшая мера была заменена 10 годами лишения свободы.
Пробыв в заключении 10 лет, Пушнин решил реабилитироваться и с подробнейшим заявлением обратился в Военную Прокуратуру. Дело это проверялось мною где-то в 1956-57 году. Из Казахстана был вызван сам Пушнин. И вот его рассказ, подтвержденный другими доказательствами по делу.
В 1932 году он работал землеустроителем в Томской Зем. управе. Сотрудничал с органами НКВД. В с.Петухово Томского района проживали семьи польской национальности: Татыржа, Лисовские, Лещинские и др., которые приехали, спасаюсь от голода из Белоруссии.
Работники Томского Горотдела НКВД, среди которых особую роль играл Федоров, разработали анкету, из которой следовало, что заполнивший эту анкету считался участником контрреволюционной шпионско-диверсионной организаций «Партия народных героев Польши», руководимой 2-м Генштабом Польши.
Пушнину была поставлена задача войти в доверие к Татыржи и др. поляков с.Петухово, и, выдавая себя за представителя 2-го Генштаба Польши, заполнить на всех взрослых поляков анкеты. У Татыржи была дочь 18 лет Валя, на которой Пушнин по заданию органов НКВД вынужден был жениться. После этого он чувствовал себя среди поляков своим человеком. Заполнив анкеты, Пушнин вначале показал их Федорову, затем определились с местом хранения анкет в доме Татыржи в тайнике. В одну из зимних ночей выездной бригадой работников НКВД была проведена операция в с.Петухово. Пушнина к этому времени отправили в Калужскую область, инсценировав побег. Во время обыска в тайнике у Татыржи обнаружили анкеты на членов «Партии народных героев», после чего произвели их арест. Внешне все выглядело правдоподобно.
На допросах все арестованные — 32 или 34 человека, в том числе и Валя, жена Пушнина пояснили, что анкеты они подписали по просьбе Пушнина. Была ли в действительности такая партия, они не знают, но Пушнин говорил им, что он является представителем 2-го Генштаба Польши.
Поскольку дело приняло иной оборот, как это было задумано Федоровым, вызвали Пушнина из Калуги, составили документы, указывающие на его поимку в результате объявленного розыска и привлекли по этому же делу, пообещав вывод его из дела после того, как будут проведены очные ставки с другими арестованными по делу.
Как и было обусловлено, Пушнин на очных ставках изобличал всех обвиняемых в причастности к организации «Партия народных героев».
К моменту рассмотрения дела в суде Выездной сессии Военного Трибунала Федоров инсценировал повторный побег Пушнина уже из тюрьмы, организовал фотосъемку его в гробу, а фотокарточки для убедительности показали арестованным по делу. Вначале жене Вале Татыржа, затем ее отцу и т.д. Такими действиями Федоров пытался вывести из-под суда своего агента Пушнина.
Однако в суде все обвиняемые не признали себя виновными в предъявленном им обвинении и ссылались на Пушнина, как на представителя 2-го Генштаба, а была ли названная организация, они не знают. А Пушнин, как они убедились на фотокарточке, умер.
Перед судом стал вопрос, как поступить с рассматриваемым делом? Выход был найден. Федоров провел ряд «оперативно-розыскных действий», доказал умышленный побег Пушнина и фото в гробу, якобы с целью уйти от «возмездия». Пушнину опять была обещана свобода при условии, что он в суде изобличит всех обвиняемых в причастности к «Партии Народных Героев».
Военная коллегия приговорила всех обвиняемых по делу к высшей мере наказания – расстрелу. Как уже указывалось выше, Пушнин избежал расстрела. Долгое время он после суда оставался на свободе, а в 1937-38 гг. активно использовался как провокатор работниками Томского ГО НКВД в камерах заключенных.
Ему была устроена сытная жизнь, на правах следователя Пушнин сам фальсифицировал дела на арестованных в 37-38 гг.
Когда же кончился произвол, вышло постановление о нарушении соц. законности и Пушнина отправили по этапу и лагерь для отбытия наказания, чего он никак не ожидал.
С учетом той провокаторской деятельности, что описана выше в момент пересмотра дела было принято решение прокурором и Военной коллегией — приговор в отношении Пушнина оставить в силе.
Для иллюстрации практики фальсификации дел того периода можно остановиться на групповом, свыше 200 человек, деле в Зырянском районе.
В с.Окунеево, ближе к Таежке, на поселений проживал бывший адвокат Попов с женой. Его-то и сделали руководителем «повстанческой организации». Аресту Попова предшествовала массовая операция по изъятию у населения, проживавшего на территории Зырянского района, огнестрельного холодного оружия. В условиях строжайшей конспирации работники НКВД закопали изъятое оружие недалеко от дома Попова в лесу. Затем по разработанной схеме была проведена операция по аресту «чуждого элемента» в районе.
В ночное время группа работников НКВД произвела арест Попова; учинила тщательный обыск, при котором служебная собака вывела на склад захоронения оружия, т.е. того, что было закопано в лесу недалеко от дома Попова самими работниками НКВД. Одновременно с этим начались массовые аресты в районе. Арестовали всех, у кого были изъяты ружья, дробовики, ножи и т.д. Если читать материалы этого объемного дела, то можно представить, что в Зырянском районе действовала глубоко законспирированная повстанческая организация, во главе которой стоял Попов.
В процессе проверки все факты предъявленного обвинения были опровергнуты, а проходившие по делу люди, свыше двухсот человек, посмертно реабилитированы.
А как проходила изоляция партийного и советского аппарата в 1937-38 гг. По этой категории дел тоже сплошная фальсификация.
Когда-то секретарем ЗапСибкрайкома BКПБ был Эйхе. К 1937 году он стал Наркомом Земледелия. В Москве Эйхе в числе других был арестован как «враг народа» и обвинен в причастности, кажется, правотроцкистскому центру. По ЗапСибкраю покатилась волна арестов всех секретарей Горкомов, Райкомов, Обкомов, а также представителей исполкомов, работавших в период пребывания Эйхе секретарем Крайкома ВКПб. Единицы из этой категории были осуждены на 10 лет, как Малышев — секретарь Томского Горкома, остальные к высшей мере – расстрелу. В ходе пересмотра была установлена несостоятельность обвинения этих людей, и дела были прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.
Партийно-советский аппарат, подвергшийся репрессии в 1937-38 гг. по ЗапСибкраю, был полностью реабилитирован.
Подобная же волна арестов прокатилась и по высшим учебным заведениям г.Томска.
Необоснованно были арестованы и расстреляны выдающиеся ученые Томских ВУЗов и техникумов. В результате провокаторской деятельности секретаря парткома Томского электромеханического института инженеров транспорта и связи Федосеева Луки Григорьевича аресту подверглись многие ученые этого института.
Зато в последующие годы Федосеев Л.Г. стал Секретарем Томского Обкома КПСС. Много раз я делал попытки допросить его по делам в момент пересмотра, однако Прищепа С.А. категорически запрещал. До сих пор появляется в печати имя Цехановского Александра Ивановича, ветерана лесной промышленности, Лауреата Гос. Премии. В пос.Тимирязево имеется дом-музей. Однако никто, очевидно, не знает, что по вине этого провокатора расстреляны сотни работников Тимирязевского леспромхоза по т.н. делу о вредительстве в Лесной промышленности в 1932 году. Это дело также пересмотрено, и все проходившие по нему обвиняемые посмертно реабилитированы.
Часто задают вопрос, сколько людей погибло в годы необоснованных репрессий? У меня лично сложилось мнение, что погибло примерно столько, сколько в Великую Отечественную войну 1941-45 годов.
Когда бывал в населенных пунктах области в связи с пересмотром дел 1937-38 гг., то интересовался у старожилов, сельских Советов и по обелискам, где были написаны имена погибших в годы войны, о потерях. Оказывалось, что число репрессированных превышало число погибших в ВОВ или же было близким к нему.
Что же происходило после тех репрессий?
Ярлык «враг народа» надолго укоренялся в умах людей. Вокруг оставшихся семей создавалась обстановка всеобщего презрения и унижения.
Слышались и утверждались неоспоримые мнения: жена врага народа, сын или дочь врага народа и далее по родословной лестнице. Напрочь была закрыта дорога в будущее детям, поскольку в анкетных данных фигурировали слова — отец арестован в 1937 г. А в справках органов НКВД-МГБ-КГБ указывалось, что это «враг народа».
Близкие родственники репрессированных не допускались к работе на ответственные участки, не принимались в ВУЗ и другие заведения, Прозрение последовало только в 50-годах. Жалобы арестованных и осужденных к 10 годам, с которыми они обращались в различные инстанции, вплоть до Сталина, оставались без рассмотрения. Многие из них приобщились к их следственным делам.
Какова же судьба постигла тех, кто выжил и прошел трудный путь в лагерях?
Истории известны зловещие факты беззакония того периода. В 40-х годах появилась директива «66» МГБ СССР, согласно которой аресту подлежали бывшие участники «контрреволюционной организации», т.е. те, кто был осужден в 1937-38 гг. к 10 годам, выжил и вернулся на родину. Они снова были подвергнуты аресту, им предъявлялись прежние обвинения и решением внесудебного органа, т.н. «Особого совещания» при МГБ CССР назначалась повторная мера наказания на 10 лет лагерей. Свободно вздохнули уцелевшие от всех бед только после реабилитации в 1956-60 годах. Хотел бы поведать и еще об одной несправедливости в отношении уже реабилитированных «врагов народа».
Вместо того, чтобы родственникам сказать правду о постигшей судьбе их отца, брата, сестры, деда, арестованных в годы Сталинских репрессий, измышлялись данные о том, что они умерли в лагере от того или иного заболевания. Работникам учетно-архивного отдела УКГБ выдавался специальный перечень заболеваний, так фабриковался документ о причинах смерти и затем через ЗАГС оформлялись свидетельства о смерти.
Получив такое свидетельство, родственники успокаивали себя тем, что их отец, например, умер от воспаления легких, а не был расстрелян.
«Диагноз» ставился с учетом возраста, положения в прошлом и другим признакам.
Все это происходило уже в мое время работы в УКНГБ по Томской области.
Бывший ст. следователь УКГБ
по Томской области
А.Спраговский